Пирсинг - Страница 24

— Приемный покой? — переспросил водитель, глядя в зеркальце заднего вида. — Что-то случилось?

Девушка хихикнула странным голоском, похожим на зуммер в телефонной трубке, и произнесла:

— Я рожаю.

Кавасима покачал головой. Это ж надо было выдать такую кретинскую фразу! Водитель видел ее стоящей на улице и наверняка разглядел, какая стройная у нее фигурка. Да ее талию можно обхватить двумя руками!

— А разве нет? — спросила она. оглянувшись на Кавасиму.

Он не стал тратить силы на ответ. Некоторое время он вглядывался в ее мокрое лицо, однако выражение его лица ничего ей не говорило.

— Тебе идут эти очки, — вот и все. что она добавила.

Он стал смотреть вперед, думая: «Езжай-ка побыстрее и доставь нас в больницу!»

— Твои глаза через эти стекла смотрятся очень здорово.

Тиаки вдруг вообразила, что этот человек, ее загадочный человек, на самом деле очень состоятелен. Он так нежен, полон достоинства, да и красив по-своему. И почему-то она чувствовала, что может полностью ему доверять. Обычно, когда она говорила нечто, во что искренне верила, что-то идущее прямо от сердца, или как-нибудь умно шутила, она сталкивалась с какой-либо фальшивой реакцией. Но этот человек ничего не ответил — значит, он не притворщик, не лжец. Сначала на нем был дешевый костюм, и вещи, которые он надел сейчас — пальто, джемпер, джинсы, обувь, даже очки, — тоже грошовые, но, может быть, он так маскируется. Вероятно, он маскируется, потому что его смущает сама идея садомазохизма. Он не похож на всех ее клиентов: «Поживее, сними это, поживее, покажи это мне, поживее оближи, поживее пососи» — он другой во всех отношениях. И хотя ее нога по-настоящему болела, она стала влажной от возбуждения, когда этот человек натягивал на нее трусики. Должно быть, он остановился в отеле на одну ночь для забавы, решила она, чтобы испытать что-то новенькое. «Держу пари, он из Киото или Кобе, что-то в этом роде. И держу пари, он снимает номер в другом отеле. Должно быть, какие-нибудь неправдоподобно дорогие апартаменты».

— Эй, — ласково спросила она, улыбнувшись ему, — а в каком отеле ты живешь на самом деле?

Все тело Кавасимы сжалось.

«Я знала это, — сказала себе Тиаки, — он на самом деле богач!»

«Нет сомнений, — подумал Кавасима, — она читала записи!»

* * *

В большинстве больничных окон света не было. Водитель остановился у бокового входа и смотрел им вслед, медленно, рука в руке, идущим ко входу.

— Слушай, — сказал Кавасима, — я подожду тебя здесь. Внутрь не пойду, но и отсюда не уйду никуда. Не люблю больниц, никогда не любил. В смысле, я имею в виду боюсь их. Путают меня больницы.

Когда он говорил, пар, выходящий изо рта, образовал небольшое облачко. Они стояли у горящей вывески, гласившей: «ОТДЕЛЕНИЕ СКОРОЙ ПОМОЩИ. ПРИЕМНЫЙ ПОКОЙ». Окно приемного покоя светилось, и он не мог себе позволить показаться в таком месте в обществе этой девушки, особенно врачам и медсестрам.

— Ну хорошо, — сказала Тиаки, думая: «Вот почему его никогда нет, когда я просыпаюсь, — он не любит больниц». — А руку свою ты им не хочешь показать?

— Со мной все в порядке, — ответил Кавасима, вынимая из кошелька и протягивая ей купюру в десять тысяч иен. — Вот. Этим расплатишься.

— Спасибо, — ответила девушка, качая головой. — Ты уже заплатил мне за все с избытком. — Она пошла к больничным дверям, потом остановилась и обернулась: — Ведь ты будешь здесь, правда?

— Обещаю.

— И ты сегодня останешься со мной, так ведь?

— Конечно. Я тебя не брошу.

«Надо прикончить ее как можно быстрее, — думал он, видя, как она исчезает в дверях. — Чем дольше это тянется, тем больше риск, что кто-то увидит нас вместе».

* * *

Тиаки отрицательно покачала головой, когда в регистратуре спросили, есть ли у нее карточка, и ей пришлось предъявить водительское удостоверение и написать на особом формуляре свое имя и адрес. Когда ее привели к врачу, она сказала, что упала с велосипеда. Он осмотрел раны на бедре и сказал, что одна из них довольно глубокая и что надо наложить швы. Врач ни о чем ее не расспрашивал, не удивлялся повязке из обрывка рубахи, и, хотя он не мог не видеть шрамов, оставшихся от предыдущих происшествий такого рода, ничего о них не сказал. Врач сделал ей укол местной анестезии, промыл содранную коленку и раны и зашил самую глубокую из них, а затем не пожалел бинтов. Он явно торопился поскорее закончить.

В приемной было еще десять человек. Бритоголовый мужчина в инвалидном кресле, в тонкой хлопковой рубашке, с полузакрытыми глазами и полуоткрытым ртом; женщина средних лет с толстым слоем макияжа, с нелепо раздувшейся лодыжкой и большим пальцем ноги, сопровождаемая двумя молодыми людьми, сидевшими справа и слева от нее; группа из четырех мужчин в спецовках, пропахших потом, что-то тихо обсуждавших, склоняясь друг к другу; старик со вздувшимися лиловыми жилами на руке, читающий газету; мужчина, баюкающий ребенка, рядом с женщиной, держащей в руках плюшевого бурундука и то и дело прижимающей к глазам платочек.

Анестезия подействовала в считанные минуты, но Тиаки все же чувствовала легкую боль, когда иглы входили ей в тело, и капли пота выступили на ее верхней губе и на переносице. Каждый раз, когда рука врача касалась ее прозрачных красных трусиков, она думала о человеке в очках, о том, как его глаза смотрели сквозь линзы.

— А сексом можно заниматься? — спросила она, покидая смотровую.

— Только будьте осторожны, чтобы не сбить повязки, — ответил доктор, даже не отрываясь от заполнения карточки.